Александр Цыпкин: «Если я выйду из соцсетей и сконцентрируюсь, то немедленно «Войну и мир» напишу»

Саша, у тебя несколько ипостасей: писатель, сценарист, драматург, в каждой из них ты разный.

У них есть общая платформа, на которой всё это стоит, — абсолютный неопровержимый дилетантизм. Я занялся всей этой творческой суетой после 40 лет, не имея никакого опыта. Если для писательства еще можно допустить, что не нужно какое-то образование, то с драматургией, в смысле — написанием пьес, и сценарным делом несколько сложнее, там все-таки есть какие-то законы, техническая составляющая, скажем так. И тем не менее я туда влез. По недосмотру высших сил что-то стало получаться.

Не то слово, как получается! До того как стать писателем, ты же занимался журналистикой, рекламой, пиаром. То есть тексты ты писал постоянно.

Начал я все-таки с международных отношений, потом ушел в брендинг и пиар. Текстов было и правда много, но специальных, потом в 2005-м добавилась «интервьюшная» журналистика. Тоже не рассказы и не эссе, хотя диалоги я научился писать именно тогда.

Юбилей, 20 лет журналистской деятельности.

Да, я даже считал, что взял уже более 200 интервью. Хорошая коллекция. Недавно нашел интервью с Александром Овечкиным за 2008 год, про деньги: что характерно, тогда никто не думал, что он побьет рекорд Гретцки. У меня есть интервью с Шарлоттой Генсбур, с мамой Илона Маска, с Михаилом Горбачёвым, Львом Додиным, Михаилом Жванецким, Константином Хабенским.

А как вы познакомились с Константином Хабенским?

Мы познакомились как раз на интервью к выходу фильма «Адмиралъ». Мы поговорили про революцию, про власть и стремление к ней. Помню фотографии на обложке — Хабенский в «авроровской» бескозырке. Мы познакомились, а потом длительное время не общались, где-то до 2016 года. Между нашим знакомством и первым текстовым соприкосновением, когда Хабенский начал читать мои рассказы, прошло восемь лет. Длительное время я общался только с Владимиром, его директором, потому что у нас много пересечений. Потом у меня появились рассказы и возможность где-то их читать и выступать с ними. Однажды ко мне обратилась подруга с предложением выступить в загородном формате на мероприятии крупной строительной компании. Мне была озвучена сумма, которая значительно превышала мой гонорар на тот момент. Когда-то я стоил не так дорого, как сейчас. (Улыбается.) Я признался, что стою в пять раз дешевле, — зачем мне людей обманывать.

То есть ты отказался от высокого гонорара? Какое любопытное представление о справедливости.

Я предложил увеличить тот высокий гонорар еще в два раза и перевести сумму в Фонд Константина Хабенского, а ему самому предложить принять участие в этой истории. Я подумал, ну почему хотя бы не попробовать. У меня на тот момент уже был опыт совместных чтений с Петром Михайловичем Семаком, звездой МДТ, уже тогда Данила Козловский прочел «Томатный сок». Я не предполагал, что Константин Хабенский согласится. Я через Володю отправляю ему 3–4 рассказа, но ничего не жду, а он отвечает: «Давай». Правда, когда Хабенский приехал, он сказал, что был уверен: это другой Цыпкин. В Питере есть человек с похожей фамилией, он занимался торговлей автомобилями. Он говорит: «Я еще думаю: странно, человек занимается автомобилями — и рассказы написал. А теперь я тебя вспомнил, ты же интервью у меня брал».

Кстати, это может быть сюжет для нового рассказа.

С нашим интервью тоже смешно вышло, потому что я отвез маме Константина Юрьевича журнал с публикацией. Татьяна Геннадьевна попросила меня оставить автограф, а я раньше никому не давал их. Я говорю: «Мне кажется, это будет мой первый автограф». На что она отвечает: «И мой. Впервые беру автограф у известного человека, кроме сына». Возможно, до сих пор где-то лежит этот журнал с моей подписью. Зная Татьяну Геннадьевну, как она всё хранит, не удивлюсь. И всё. Помню те первые наши чтения. Мы с Константином Юрьевичем читаем вместе рассказы, оба на 10 лет моложе, чем сейчас, у меня странная прическа (Улыбается.) — видео можно до сих пор найти в сети. И дальше пошло уже. Первое наше совместное театральное выступление было в городе Иваново.

Символично.

Да. А потом мы много поездили: и по стране, и по Европе, и в США выступали.

И продолжаете вместе успешно выступать. Я не знал вашей предыстории, но к каким удивительным последствиям всё это привело, Саша.

Видишь, надо думать, прежде чем соглашаться читать рассказы Цыпкина.

Несколько лет назад возник спектакль «Интуиция» в Барнаульском театре имени Василия Шукшина. Это ваш первый совместный театральный опыт с Константином Хабенским. Отлично помню это событие. Когда случилась премьера, я делал для своей программы «Театральная среда» на радио «Культура» интервью с директором театра и двумя актерами — участниками «Интуиции». Они буквально взахлеб рассказывали мне, как им интересен этот проект. И Константин Хабенский позже делился со мной приятными впечатлениями об этой работе. Я знаю, что спектакль до сих пор идет в Барнауле с огромным успехом.

Совершенно верно.

Потом премьера спектакля «Интуиция» состоялась в театре «Современник».

И идет до сих пор.

С аншлагами. Очень любопытна тема этого спектакля: 13 новелл, 13 персонажей после ухода из жизни.

Они попадают после смерти в некое пространство...

...чистилище, откуда их ждет либо ад, либо рай. История, которая не предвещает юмора или иронии, тема достаточно мрачная.

Да, история получилась и веселая, и грустная, в какой-то момент у всех слезы на глазах, причем у разных зрителей в разных сценах.

Но при этом история не депрессивная…

...Она про то, что некоторые решения нужно принимать прямо сейчас. Иначе будет поздно. В целом и наш новый спектакль «Жил. Был. Дом.», поставленный Константином Юрьевичем Хабенским в Московском Художественном театре, тоже про это. Есть сегодняшний день, а каким будет завтрашний, мы не знаем, и будет ли он — мы тоже не знаем. Просто «Интуиция» — это взгляд уже с той стороны реки Стикс, протекающей в подземном царстве Аида, а в пьесе «Жил. Был. Дом.» — пока еще все находятся на этом берегу.

При этом действие разворачивается практически накануне апокалипсиса…

...хотя бы лично для каждого.

В «Жил. Был. Дом.» герои говорят о любви, ссорятся, происходят какие-то бытовые приземленные моменты. И вдруг появляется ангел, вдруг возникает попугай, потом крысы, которые оказываются не жуткими и омерзительными персонажами, а очень трогательной парой — всё это очень притягательная метафора.

А через эти метафоры мы выходим из бытовых ситуаций, описанных в спектакле. Ведь жизнь чаще всего тривиальна, моментов для подвига, к счастью, не так много. На самом деле счастливы те люди, которым не приходится попадать в ситуацию подвига, ведь обычно это экстремальные ситуации. Но от самых, казалось бы, бытовых, мещанских конфликтов рушатся сердца, жизни. Расставание — это бытовая вещь, но при этом маленькая смерть. Выбор, с кем оставаться, выбор, кого полюбить, выбор, как поступить. Выбор, верить или не верить в Бога, — у нас есть и такая тема, хотя обстоятельства криминально-комедийные. Я хочу, чтобы во всех моих произведениях люди видели себя и свои жизни. В «Интуиции» люди так сопереживают именно потому, что описаны знакомые им проблемы, знакомая им боль, и что важно, у них есть еще возможность всё исправить. В «Жил. Был. Дом.» люди тоже увидят себя, даже в коте или в попугае.

Чудесная новелла, где герои — пес и кот. Кота играет мой брат Игорь Верник. Это абсолютно щемящая история. С одной стороны, существа, которые находятся «при людях», но какие там, оказывается, могут быть возвышенные чувства и эмоции. Совершенно потрясающая история — монолог попугая, которого играет Константин Хабенский. Это история, где можно посмеяться, можно погрустить, можно философски посмотреть на какие-то моменты — здесь есть внутренний объем и динамика. Одна история в пьесе цепляет другую, другая третью. Фактически все герои собираются вместе только в самом финале. Скажи, Саша, как ты упаковываешь драматургически, казалось бы, несочетаемые миры и обстоятельства? 

Смотри, если мы говорим про животных, то это вопросы к Константину Юрьевичу Хабенскому, это он их придумал. Я хорошо и быстро всё делаю, когда понимаю драматургические рамки. То, что худрук придумал такую драматургическую конструкцию, в которой зритель знает финал, а герои не знают, — создало мне уникальные обстоятельства. Мы наблюдаем за житейскими перипетиями, скандалами, ссорами или примирениями с учетом вот этого скорого, наступающего через три часа трагического финала. Наступит он или нет — это другой вопрос, но какое-то время мы живем именно в этой атмосфере. И тогда любой конфликт смотрится иначе, а если еще и добавить, что любой вернувшийся в дом, по сути, идет навстречу трагедии, а любой ушедший из дома, по идее, спасает, сам того не зная, свою жизнь, то драмеди превращается в триллер. А если появляются такие допуски, как жизнь животных, есть попугай, который прожил 226 лет, то ты можешь всю историю страны провести через его восприятие, чтобы мы все вспомнили, какой тогда был выбор, как тогда сходились и расходились люди. Вообще, животным сегодня в театре говорить проще, с них спроса нет. Попугай может говорить всё что угодно — то, что человек, возможно, не смог бы сказать по разным причинам. То же самое кот и пес — мы наделяем животных, к которым всегда относимся с большой симпатией, некими человеческими характеристиками, которыми бы хотели сами обладать, или наоборот. Может быть, не каждый человек поступит так, как наш кот. Поэтому ты просто пускаешь на волю фантазию, но у тебя есть рамки, в которых ты существуешь. 

Пьесу вы писали с Хабенским вдвоем. Значит, там и твои тексты, и его?

Там базовая идея Константина Юрьевича, далее мои сюжеты и тексты, затем его коррекция и еще его идея с животными. По каждой из историй он давал обратную связь, я переписывал и что-то исправлял. Уже в спектакле он многое сокращал, что-то менял, просил дописать.

Это интересный опыт.

Очень интересный, да. Я уважаю его точку зрения, но могу и поспорить в каких-то вопросах. Он не держал меня ни в каких рамках. Я сдавал ему историю, он давал обратную связь.

А при подготовке спектакля «Интуиция»? 

То же самое. Один в один. С точки зрения технологии это повторяющиеся процессы. Идея монолога с того света — моя, но вот кто там кого встретит — его. А в «Жил. Был. Дом.» конструкция его, что важно.

У вас сложился очень интересный союз.

Правильно выстроены роли все-таки. У нас не такая большая разница в возрасте, но всё равно, есть иерархия: Константин Юрьевич — начальник. Это очень многое в жизни упрощает. Я его даже называю «босс». Я могу с ним поспорить по какому-то вопросу, могу биться за какую-то идею, но иерархия есть. 

Понятно. Итак, «Жил. Был. Дом». Сначала проект увидели кинозрители, а потом уже премьера состоялась в театре.

Да, такое случилось впервые. Это забота о зрителе. Мы специально показали «Жил. Был. Дом» сначала в кино. Человек может пойти в кино и осознать, что в театр идти не надо, и он успеет позвонить всем знакомым и сказать им, чтобы они вернули свои билеты, пока не поздно. Мы специально в Хабаровске показываем киноверсию, чтобы люди оттуда смогли позвонить москвичам и предупредить их. Видите, забота какая о зрителе. (Улыбается.) Если говорить серьезно, такой опыт дал нам возможность создать два разных высказывания. Два часа в кино и 2 часа 50 минут в театре — это разные произведения, у которых будет разный посыл и разная в чем-то идея даже. Разные актерские работы в театре и кино, даже еще одна новелла добавляется в театральной версии. Мне кажется, это здорово, когда из одного и того же текста у тебя получается киноработа и театральная работа. Их можно сравнить и получить одну эмоцию в кино, другую в театре. Ну и, конечно, в кино ее могут получить по всей стране, а в МХТ не все могут приехать.

Да, это верно. Саша, по поводу драматургии, ты в эту сторону идешь довольно решительно. Я видел в Театре Ермоловой спектакль по твоей пьесе «(НЕ)ИДЕАЛЬНЫЙ ЧЕ» — это фантастика, абсурдизм. Время действия — 2037 год.

2037-й — хороший год должен быть, хорошие цифры. В новосибирском театре «Красный факел» у меня есть спектакль, в питерском «Приюте комедианта» спектакль идет, в Калининградском театре — везде разные пьесы. На данный момент шесть моих пьес идут по стране в разных театрах.

Я не знал про такую богатую географию. В спектакле «(НЕ)ИДЕАЛЬНЫЙ ЧЕ» такой плотный замес: есть место и юмору, и драме, да и трагическим моментам тоже. У тебя каждый раз происходят некие перевертыши: настраиваешься на одну волну, а потом получаешь совсем другие эмоции. Фактически в «Жил. Был. Дом.» — такая же ситуация.

Конечно. Ты в какой-то момент смеешься, а в какой-то момент происходящее трогает тебя до слез. Мне кажется, если уж наполнять театр эмоциями, то всем спектром. Более того, ярче смех и острее слезы, когда всё перемешали — трагедию и комедию. Мне такой жанр нравится больше всего.

А ты это понял сначала как зритель или стал понимать, когда стал сам писать?

Сначала как зритель. Я это понял на моноспектакле Евгения Гришковца.

Он для тебя в какой-то степени триггер?

В чем-то да. Эмоциональные качели, которые он устроил в спектакле «Как я съел собаку», для меня были очень показательны. Там есть конкретная сцена, которая меня создала как автора. Сцена, когда в середине абсолютно гомерически смешного спектакля тонут моряки. Гришковец показывает рукой, как вода набирается и они гибнут. Ты настолько не ожидаешь этого момента, что тебя эмоционально просто сносит. Я подумал, что когда-нибудь тоже хочу сделать так: чтобы люди смеялись, смеялись, смеялись, а потом к ним просто влетает эмоционально заряженный снаряд и пробивает их насквозь. По сути, все мои чтения так и устроены: смешно-смешно — грустно — снова смешно.

И «БеспринцЫпные чтения» так устроены, и твои пьесы тоже. Еще один спектакль по твоей пьесе я хочу вспомнить — «Три товарища? О чем молчит балет». Это, кажется, первый твой спектакль?

Первый был «Burnt in the USSR», который до сих пор идет. Студенческий спектакль, который стал для меня знаковым. И да, «Три товарища? О чем молчит балет» в театре «Приют комедианта» — это совместная работа с Юрой Смекаловым о неудавшейся жизни артистов балета.

Юрий Смекалов — это хореограф, солист балета, у которого в жизни всё удалось.

Да, и при этом мы вместе создали историю про то, как не получилось.

И ребята, три товарища, три героя спектакля, поддерживают друг друга, подтрунивают друг над другом.

Но у каждого своя боль и драма. Я считаю, что спектакль должен приводить к каким-то действиям. Эта постановка про то, что мы должны менять что-то в своей жизни, если в ней что-то не так. Не идти на поводу у обстоятельств, а брать себя в руки и менять что-то.

А когда ты «что-то поменял» и начал писать сценарии?

Вот я как раз шел на поводу у обстоятельств, сам ничего не придумывал себе. Ко мне обратился Резо Гигинеишвили, чтобы мы написали сценарий к короткометражке «Вдовушки» для фестиваля ACTION! Светланы Бондарчук. Это был мой самый первый сценарный опыт. На следующий фестиваль уже написали сценарий короткометражного фильма «Прощай, любимый!». Потом я за него вместе с Ксенией Раппопорт и оператором Пашей Капиносом даже награду «Кинотавра» получил. Затем на мероприятии фонда «Дети-бабочки» ко мне подходит режиссер Аня Меликян и предлагает написать сценарий для одной из новелл ее культового фильма «Про любовь. Только для взрослых». И первым же актером, который сыграл у меня в большом кино, был Джон Малкович. Так что мне повезло. Потом последовало еще несколько короткометражек, а потом на том же «Кинотавре» ко мне подходит продюсер Данила Шарапов и говорит: «Давай мы из твоих рассказов что-нибудь придумаем». Я придумал одно, он сказал, что это всё не годится, предложил сделать сценарий про Москву, про Патрики, про разные семьи — так появился сериал «Беспринципные». Уже было 4 сезона, полный метр и спин-офф, «Беспринципные в Питере», который сейчас просто рвет все рейтинги.

Как ты думаешь, Саша, почему именно история с «Беспринципными» так зацепила аудиторию?

Во-первых, формат. Мы сделали такой «Ералаш», в котором всегда светит солнце. У людей всегда всё хорошо, нет никаких проблем, кроме вечной попытки чуть-чуть кого-то обмануть. Это не злые люди, они не вызывают агрессии. Мы через их поведение вскрываем основные пороки сегодняшней столицы. Всё это в комедийном формате, в сатирическом, без злобы, мы высмеиваем какие-то тренды социальные. Наверное, люди в чем-то видят себя, к тому же это смешно. Так как я не один это пишу, то могу сказать, что «Беспринципные» — хорошо сделанная работа. Зрителям нравится, зрители следят за героями. Герои человечные, это важно.

Когда всё это начиналось, ты понимал, что это может быть бег на длинную дистанцию?

Нет, конечно, никто не верил, что это взлетит. Не то что бег на длинную дистанцию — он по-своему стал культовым, даже экскурсии проводят по местам съемок сериала «Беспринципные». В других городах, когда продают недвижимость, ставят референсом локации из нашего сериала. Район Патриарших поменял в чем-то свою ДНК. У него была определенная литературная ДНК, связанная с автором совершенно другого масштаба, с Михаилом Булгаковым, но, вы понимаете, всё мельчает, Патрики тоже обмельчали до «Беспринципных» (Улыбается.), но тем не менее это стало определенным явлением. Никто не верил, что это взлетит.

Мы сейчас говорим про Патриаршие пруды, а возвращаясь к спектаклю «Жил. Был. Дом.», вы с Константином Хабенским думали, где этот дом может находиться?

Мы думали, что это точно не в Москве. В одной из новелл, которая в итоге не вошла, была история, что человек уезжает в столицу.

А это было принципиально, что действие происходит не в Москве?

Нет. Просто мы хотели, когда сочиняли истории, чтобы они были понятны всем. Если «Беспринципные» — это подглядывание за как бы богатыми людьми и за их жизнью (хотя там совсем не так, как в реальности), то «Жил. Был. Дом.» — это про всех.

Как сценарист ты очень успешен. У тебя есть еще один замечательный проект с продолжением, сериал «Что делать женщине, если…» с прекрасной Еленой Лядовой в центральной роли. Она в этой истории раскрылась с совершенно неожиданной комедийной стороны. А скажи, на сегодняшний день какой жанр тебе ближе — быть писателем, сценаристом, драматургом?

Я считаю, что ключевое мое занятие — писать рассказы и самому читать их со сцены. Это я люблю больше всего. Сам пишу, сам читаю. Всё. Писать я терпеть не могу. Я люблю читать рассказы со сцены — это для меня самое большое удовольствие, потому что ты управляешь эмоциями в зале. Ты проживаешь жизни героев. Это я обожаю. А то, что в какой-то момент это превращается в спектакли или кино, — приятный дополнительный бонус.

Послушай, так, может быть, в тебе живет актер?

Если и живет, то актер театральный, потому что в кино ты не получаешь отдачу сразу. Я снимаюсь иногда в эпизодах сериалов, но ты сыграл сейчас вот эту эмоцию, а результат будет через два года. Долго ждать. Я люблю, когда это происходит в театре. Но для театрального актера у меня нет ни образования, ни памяти. Свои истории я делаю хорошо, потому что я автор и мне многое простительно. Так что я устроил сам себе театр. Мне захотелось стать актером — я сам себе это устроил. Я могу сам написать рассказ, сам прочесть и еще организационно зал продать.

Но чаще ты читаешь в компании с другими актерами.

Да, я люблю читать в компании с актерами. Во-первых, это веселее, живее и зрителям больше нравится. Я рад, что мы с моей коллегой Настей Приц, продюсером «БеспринЦыпных чтений», создали театр с самым большим количеством звезд в стране. Мы недавно считали, уже около 100 человек у нас принимали участие. Все топы. И мы очень рады, что так получилось.

Всё у тебя складывается гармонично. Так было с самого начала, когда ты стал заниматься рекламой?

Сначала я пошел в международные отношения и семь лет работал по специальности. В целом да, у меня падений не было, скорее пауза. И вот благодаря ей я занялся «Чтениями». Я приехал в Москву из Питера по личным причинам (хорошим причинам, отмечу), но на корпоративную работу меня не брали, поскольку пиарщиком я был все-таки питерским, с питерскими связями, а нужны ли они в Москве. Появилось окно в три месяца, и мы создали «БеспринцЫпные чтения».

Получается, всё возникло с отчаяния?

Нет, конечно, просто так совпало. Высшие силы решили, что пора мне заняться творчеством.

Поразительная вещь. Ведь часто так и бывает, Саша, когда большое, объемное, настоящее ты получаешь не в муках творчества, раздумывая годами, а когда у тебя это под рукой.

Я думаю, так и в личной жизни иногда бывает. Тебе тяжело, плохо, и кажется, что всё пропало, а потом — раз — и это путь к чему-то большому, интересному, новому. У людей так нередко складывается и в семейных отношениях, и в дружеских. Часто же говорят, что самая темная ночь — перед рассветом. И тут так. Представляешь, я приезжаю в Москву, а меня на работу не берут, говорят, что пиарщик из Питера им не нужен. Я бросил очень успешную работу в Питере ради отношений и переехал в Москву.

А это вообще в твоем характере — вот так всё за секунду решить или это был особенный случай?

Это в характере. Взять и за секунду что-то решить, повернув всю жизнь по-другому.

Я думаю, это помогает тебе как писателю.

И помогает, и мешает в чем-то. Иногда ты в секунду решаешь, а потом думаешь: «Ой, что же я сделал?»

Ты говоришь, что начал читать рассказы оттого, что не было ничего другого, а потом работа появилась…

Знаешь, тут интересно. Книжка сразу стала бестселлером, а рассказы стали сразу продаваться. Первые «Чтения» были после выхода книги, где-то 2015 год. 

А рекламой и пиаром после переезда в Москву ты уже не занимался?

Какое-то время я работал консультантом по пиару и маркетингу в Электротеатре «Станиславский», когда он только открылся. Я работал с режиссером Борисом Юханановым и очень признателен ему за тот опыт, который он мне дал. И первую рецензию на мою книжку написал он.

С твоим багажом и опытом, ты не задумывался о том, чтобы уже самому снять кино?

Я не вытяну. Нет, режиссер — это не моя работа, я не справлюсь.

Почему? Мне кажется, ты такой дотошный.

Я?! Я вообще не дотошный! У меня СДВГ, гиперактивное расстройство с дефицитом внимания. Я на монтаже устану сидеть, мне скучно станет. Нет-нет, это вообще всё не для меня. Мне писать-то тяжело. Поэтому кино снимать... может быть, когда-нибудь, но точно не сейчас.

Я не понимаю, почему тебе тяжело писать, если в результате ты получаешь удовольствие.

Кнопки нужно нажимать. Мне не нравится писать, меня это утомляет. Я хочу быстрее на сцену, чтобы это прочесть.

Когда ты выступаешь со своими рассказами на небольшую аудиторию, это сильно отличается от больших залов?

Безусловно. В большом зале гораздо проще, в разы.

Правда?

Большой зал ты чувствуешь. Если он полный, он тебя принимает точно, это стадион. А маленький зал — это тяжело. Ты видишь всех, видишь, кто заснул, например.

А тебе важно смотреть на аудиторию?

Конечно. Мне хочется видеть удивление человека, когда он узнал, что случилось в конце. Отличительная черта моих рассказов и что действительно у меня получается хорошо (в отличие от речевых оборотов) — я могу любого человека удивить поворотами в финале. Перевертыши, которых никто не ожидает. Это то, что мне очень нравится делать. Я обожаю момент влияния на зрителей.

Как мне нравится, что ты сам всё четко понимаешь про себя — что твое, а что нет. А ты можешь заблуждаться?

В слабых сторонах я точно не заблуждаюсь — они правда слабые, но, возможно, те, которые я считаю сильными, на самом деле тоже слабые. (Смеется.) Я более-менее осознаю, что я умею, а что нет. Если я пойду учиться на режиссера, потрачу на это достаточное количество времени. Если отложу все остальные дела и буду заниматься только этим, то я точно смогу хорошо срежиссировать сцену, диалог. У меня нет художественного видения, я не смотрю картинками. Мне тяжело на большой дистанции рассматривать проект. Я смотрю, как репетирует Константин Юрьевич, и понимаю: «Ничего себе, он в моем тексте видит то, чего я не видел».

Скажи, а тебе для того, чтобы писать, нужно сосредоточиться, уединиться или всё на ходу?

Ничего мне не нужно. У меня дедлайны. Всё на ходу: в такси, в поезде. «Жил. Был. Дом.» так и был написан. Если мне сосредоточиться и выйти из соцсетей, то я «Войну и мир» напишу, ты что.

А тебе нравится жить в таком ритме?

Это же эскапизм, ты всегда бежишь от реальности.

А почему ты бежишь от реальности?

Не всё в ней мне легко дается, по разным причинам.

Есть какие-то зоны уязвимости?

Конечно. Большие и тяжелые. От которых я, в том числе через творчество, бегу. Я не вываливаю на зрителя свой невроз. Моя задача в том, чтобы зритель стал счастливее после встречи со мной.

По твоим текстам кажется, что их написал счастливый, благополучный человек.

Такой автор «Интуицию» бы не написал. У меня уже четвертый спектакль про смерть.

Но сам ты не про смерть, ты про жизнь.

Надеюсь, да.

Вот начинается твой день, сколько тебе дел нужно переделать? Ты всё время говоришь по телефону. Я практически ни разу тебя не видел без него.

Вот смотри, пока мы с тобой разговариваем, пришло уже 24 сообщения в разных чатах, где мне нужно ответить. Просто уже достаточно скоро — наш Фестиваль Короткой Новой Прозы в саду «Эрмитаж», огромное событие, два дня, уже более тысячи заявок от новых авторов — разумеется, телефон трещит. Понятно, что основную работу делает команда Насти Приц, но меня тоже привлекают к общественно полезному труду (Улыбается.), ну плюс три сценария в работе.

Так же можно сойти с ума.

Я же не сошел пока.

Всё впереди.

Согласен. Всё впереди. Институт Сербского нам в помощь. (Смеется.)

А какие-то зоны покоя у тебя есть или они тебе не нужны?

Они нужны, я их ищу, но пока не смог найти. А так, конечно же, нужно мне где-то получить покой, но пока не удается. Особенно с учетом всех перипетий моей жизни.

Когда начался твой стремительный бег?

В 15 лет всё началось, с тех пор не прекращается.

Почему именно в этом возрасте?

Я на летние каникулы попал в Израиль, там уже начал работать, возникло много проблем. Еле оттуда уехал, вернулся сюда, начал работать, появилась личная жизнь. Жизнь была такой всегда, не помню, когда было по-другому. Да и я не могу, наверное, по-другому. Посади меня в спокойное состояние — думаю, через месяц я взвою.

Ты фитнесом занимаешься?

Каждый день делаю упражнения 20 минут. Я аскезу взял.

Помогает?

Да, я пришел в тонус.