Энергетика раздражения. За что обижаются друг на друга Абхазия и Россия
ПРАГА---В Абхазии время от времени прорывается наружу полемика с Россией, и поводы для взаимных упреков сколь порой объективны, столь и эмоциональны. Москва продолжает задавать вопросы на тему приватизации электроэнергетики в самопровозглашенной республике, и на этом фоне в российских СМИ все чаще появляются отзывы разочарованных российских туристов, на которых обижаются уже сами абхазы. Отделить первичное от субъективного, найти рациональные корни взаимного раздражения попытаемся за Некруглым столом с абхазским экономистом Ахрой Аристава и журналистом Роином Агрба.
– Роин, попробуем отделить объективное от субъективного, первичное от вторичного: что все это значит? Главным сюжетом в заявлении российского посла, которого подвергли за него критике депутаты, была электроэнергетика. Но можем ли мы предположить, что вопрос на самом деле шире?
Роин Агрба: В принципе, да. Как мне кажется, одним из рычагов воздействия на абхазскую элиту, на политическое руководство является, естественно, энергосистема. Сама Абхазия экономически держится на двух стержнях – это железная дорога и энергетика. Я думаю, что, к сожалению, российское руководство в лице отдельных чиновников хочет иметь рычаги воздействия на абхазскую политику. Кстати, оба этих ресурса сегодня находятся в долгах. Я думаю, что они будут предметом очень серьезного торга между Абхазией и Россией, которая, естественно, будет держать нас на короткой привязи, используя эти два рычага.
– Ахра, мы с Роином попытались отделить первичное от вторичного, а с вами попробуем отделить политическое от экономического. Роин сказал, что два рычага, два стержня Россия будет использовать для политического давления на Абхазию. А в чем здесь, собственно говоря, политические интересы России и экономические?
Ахра Аристава: Я, во-первых, не согласен с заключением Роина, я эту ситуацию рассматриваю абсолютно в другом контексте. Абхазия не находится под каким-то давлением. Есть договор 2014 года, в соответствии с ним появился такой новый термин – софинансирование. Если до 2014 года Россия нам помогала в любом вопросе, то с 2015 года зарплаты и Инвестиционная программа, и капитальные инвестиции подпадают под софинансирование. И получается такая ситуация: допустим, возникла проблема в энергетике, причины понятны – это легализация майнинга. В Инвестпрограмме есть же финансирование на капитальный ремонт с российской стороны. Но теперь и с абхазской стороны вкладывать деньги, то есть для этого надо увеличивать доходную часть бюджета, – и вот здесь возникает именно та проблема, когда правительство сковано политическими вопросами.
Я бы руководство России тут не обвинял, я их понимаю. На текущий год правительство сократило, например, расходы на капитальный ремонт и строительство в разы. То есть вы сокращаете расходы и при этом обращаетесь к России и говорите: «помоги мне отремонтировать энергетику». В Москве видят: вы сами не хотите на нее тратить, при этом Россия вам должна помогать, – это отражается на политических отношениях между Россией и Абхазией.
А если вы не можете софинансировать, – я сейчас за российских чиновников рассуждаю, – раз россияне сами на сто процентов вкладывают, может быть, они, скорее всего, и претендуют на какую-то собственность. И в этом я не вижу никакой трагедии. Единственный здесь выход – это начинать реформы, надо бороться с контрабандой, теневой экономикой, надо разбираться с налоговыми инструментами.
– Но если происходит легализация майнинга при фактически бесплатной электроэнергии, какие тут реформы? Вы говорите о повышении доходной части бюджета, но вы на самом деле увеличиваете расходы и предъявляете эти расходы опять же той же самой России?
Ахра Аристава: Нет, не предъявляем. Схема простая: дело в том, что компания – государственная, и раз государственная компания по очень низкой цене продает электроэнергию, это, получается, вопрос дотации, социальной помощи населению или дотации тому же бизнесу. Ее, естественно, из бюджета надо компенсировать, надо увеличивать расходы через налоговые инструменты. Правительство сейчас попыталось озвучить тарифные инструменты. Тарифный инструмент в такой ситуации не работает, потому что и бедный, и богатый будет платить повышенный тариф. Налоговый инструмент более справедливый. Поэтому, когда зарплаты крайне низкие, они не соответствуют нормам даже бедных по российским стандартам, – а мы в рублевой зоне, поэтому я привожу именно российский пример, – то мы нищие. И для нищего гражданина повышать тариф… Кстати, повышение тарифа тоже не обеспечит те инвестиции, которые необходимы в энергетику – там минимум нужно от полутора до двух миллиардов в год, в течение десяти лет. То есть два варианта: либо ты делаешь реформы и наполняешь бюджет, либо ты продаешь. Второй вариант я считаю самым простым путем, но простых путей в жизни не бывает
– И как, Роин, быть нищим, но гордым?
Роин Агрба: Дело в том, что мы отдаем больше суверенитета, чем просит сама Россия. Тут Ахра говорил о том, что не надо обижаться на Россию. Да господи, боже упаси, за что обижаться-то? Мы сами отдаем. Мы сами не научились удерживать свои стратегические ресурсы, которые могут нас держать на плаву. Тарифы надо поднимать, потому что действительно слишком низкая цена. Но мы продержались бы даже на этом уровне, если бы не преступные действия властей, которые легализовали майнинг и убили нашу энергетику. Речь идет о 600 миллионах рублей, в итоге они снизили собираемость до 30 процентов – это рекордно низкая собираемость, и увеличили объем потребления на 2,5 миллиона мегаватт. И сегодня, если даже мы поднимем тариф, те, которые платили, будут платить – это в основном законопослушные граждане, – а гиганты-фермы будут нелегально отбирать электричество у государства. Это проблема очень плохого контроля со стороны властей. Была анонсирована борьба, даже сам президент ездил по этим фермам, но мы даже имен владельцев этих ферм не знаем, хотя все прекрасно знают, кому они принадлежат.
– Ахра, правильно ли я понимаю, что, когда мы говорим об экономических проблемах, на самом деле мы имеем в виду политические? Власть и не может справиться с ними, и особо и не хочет с ними справляться.
Ахра Аристава: Не думаю, что она не хочет справляться, но с оценкой я согласен. Власть должна начать реформы. Министр внутренних дел объявил о готовности к реформе, но опять же на нее нужны деньги. Да, Россия дала около 300 миллионов, но теперь мы тоже по софинансированию должны изыскать еще 300 миллионов и поддержать эту реформу. Если мы не будем этого делать, реформы остановятся, и Россия тут ни при чем, она не виновата.
Другой вопрос: есть еще одна экспертная оценка, я не знаю, насколько она (объективна) – было сравнение, что 240-тысячная Абхазия потребляет электроэнергии столько же, сколько миллионный город с промышленностью. Это были огромные потери. Это было и до майнинга. Да, российская сторона на это обращала внимание, и я могу это подтвердить. Резо Зантария возглавлял когда-то госкомпанию, он дословно сказал: «Если вложить в энергетику, даже не увеличивая генерацию, то нынешних возможностей может хватить, с учетом роста экономики и населения, на 20 лет». То есть косвенно специалисты подтверждают: у нас просто перерасход.
Я бы сказал, у нас не нищая страна, у нас нищий народ – это разные вещи. Не может быть нищей страна, в которую приезжает один миллион туристов, даже с учетом того, что к нам приезжает турист с доходом ниже среднего. Но, даже учитывая это, мы не должны быть нищими.
– Кстати, туризм мы можем назвать третьим стержнем вдобавок к электроэнергетике и железной дороге. Вы сказали, что абхазский туризм рассчитан на россиян с доходами ниже среднего, и это некоторая ловушка. Эти люди все равно приедут, для них можно особо не стараться, значит, можно не развиваться, не вкладывать деньги и довольствоваться тем, что само падает с неба. Вместе с тем, если бы немного вложиться, улучшить сервис, может быть, и турист бы поехал другой, и отдача была бы другая. В итоге, в России нарастает вал публикаций о том, что туризма никакого в Абхазии нет, в Абхазии обижаются на эти публикации, притом что объективное зерно есть. Как с этим быть?
Ахра Аристава: Я не знаю, с чем связаны эти публикации, они иногда носят очень ангажированный характер, иногда они справедливые. Согласен с тем, что сервис не растет, повышение сервиса требует инвестиций. Хотя за последние пять лет у нас появились отели, которые могут предоставить сервис выше трех звезд. Но хочу все-таки вернуться к вопросу взаимоотношений с Россией и к вопросу, который вы поставили по энергетике. Если мы посмотрим налогооблагаемую базу, то у нас получается, что мы фактически с туризма налоги не собираем. Платят только крупные отели, но их всего около семи из пятисот. Это же ненормально, что семь гостиниц платят налоги – из пятисот, и я вас уверяю, что в стране есть деньги. Да, они не такие большие – но не может быть бюджет в 50 миллионов долларов в стране, в которую приезжает один миллион туристов. Для сравнения: пару лет назад была статья в «Российской газете», там говорилось, что в бюджет Турции поступает до 700 миллионов налогов от одного миллиона туристов, и если даже поделить на четыре, исходя из того, что российские туристы в Абхазии тратят в четыре раза меньше, у нас не может даже косвенно бюджет быть 50 миллионов долларов.
– Почему на четыре? В Абхазии российский турист – это все же совсем другой уровень достатка…
Ахра Аристава: Методика оценки трат туристов была предоставлена российской стороной лет пять назад нашему Управлению государственной статистики. Эту методику применили в Гагринском районе и вышли на цифру – от 50 до 60 долларов в сутки тратит один турист.
– А в Турции?
Ахра Аристава: В Турции – от 300 до 400 долларов в сутки. Ну, даже так, разделите косвенно 700 миллионов долларов на восемь. Но у нас же есть еще другие виды доходов, есть крупнейшие налогоплательщики – сотовые операторы, импортеры нефтепродуктов, торговые компании, пивзаводы, винзаводы… Это вопрос глубоких реформ. Резервы есть. Вопрос в том, что политики обещали налоговые послабления на выборах, а сейчас им, конечно, сложно принимать решения.
– Роин, мы говорим о взаимных обидах, и получается, что частные и часто объективные огорчения по поводу плохих курортных условий у россиян легко переходят в обвинения абхазов в неблагодарности, и в ответ тоже все запутывается – абхазские обиды на критику смешиваются с обидой на неуважение, на обвинения в неблагодарности, даже в антироссийских настроениях. Насколько этот общий эмоциональный фон становится системным фактором в отношениях России и Абхазии?
Роин Агрба: Системность в любом случае будет. Но тут я полностью согласен с Ахрой, не российские чиновники виноваты, не те кураторы, которые наблюдают за нами. Но какие-то круги, в любом случае, будут использовать это все и политизировать.
Здесь еще однозначно прослеживается немаловажный момент – конкурентность крупных курортных объектов. То есть, если, допустим, Турция и Египет закрыты, значит, давление на абхазские курорты и критических замечаний меньше, потому что собственных туристов достаточно – более девяти миллионов туристов в Краснодарском крае, это накормит всех. Когда Турция и Египет открыты, а сейчас как раз авиасообщение с Турцией восстановлено, естественно, со стороны определенных российских кругов будет некое стремление гнобить, вбрасывать материалы о том, что «вот, смотрите, сервис там у них хромает».
Деньги есть, деньги заходят, только туристу негде их тратить. Вот и вся проблема. И вторая проблема в том, что государство не выработало механизмы изъятия уже в виде налогов с этих туристических комплексов. И потом, почти 90 процентов гидов и 90 процентов мелких т. н. индивидуальных предпринимателей фактически не облагаются налогами. Они просто нелегально работают, фактически нелегально завозят туристов. Тут нужно ужесточить хотя бы в тех брендах, где четко можно проследить – тот же Рицинский заповедник, Новоафонская пещера, – хотя бы там их легализовать. Потому что трудно проследить. Людей возят даже по туристическим необработанным маршрутам, потом есть потери, они там гибнут, т.е. со стороны государства мало контроля. В Министерстве по туризму должны проработать эти все моменты, чтобы не было нелегалов. У нас каждый третий или четвертый погибший в результате несчастного случая – результат нелегального туризма на территории Абхазии.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
– Роин, попробуем отделить объективное от субъективного, первичное от вторичного: что все это значит? Главным сюжетом в заявлении российского посла, которого подвергли за него критике депутаты, была электроэнергетика. Но можем ли мы предположить, что вопрос на самом деле шире?
Роин Агрба: В принципе, да. Как мне кажется, одним из рычагов воздействия на абхазскую элиту, на политическое руководство является, естественно, энергосистема. Сама Абхазия экономически держится на двух стержнях – это железная дорога и энергетика. Я думаю, что, к сожалению, российское руководство в лице отдельных чиновников хочет иметь рычаги воздействия на абхазскую политику. Кстати, оба этих ресурса сегодня находятся в долгах. Я думаю, что они будут предметом очень серьезного торга между Абхазией и Россией, которая, естественно, будет держать нас на короткой привязи, используя эти два рычага.
– Ахра, мы с Роином попытались отделить первичное от вторичного, а с вами попробуем отделить политическое от экономического. Роин сказал, что два рычага, два стержня Россия будет использовать для политического давления на Абхазию. А в чем здесь, собственно говоря, политические интересы России и экономические?
Ахра Аристава: Я, во-первых, не согласен с заключением Роина, я эту ситуацию рассматриваю абсолютно в другом контексте. Абхазия не находится под каким-то давлением. Есть договор 2014 года, в соответствии с ним появился такой новый термин – софинансирование. Если до 2014 года Россия нам помогала в любом вопросе, то с 2015 года зарплаты и Инвестиционная программа, и капитальные инвестиции подпадают под софинансирование. И получается такая ситуация: допустим, возникла проблема в энергетике, причины понятны – это легализация майнинга. В Инвестпрограмме есть же финансирование на капитальный ремонт с российской стороны. Но теперь и с абхазской стороны вкладывать деньги, то есть для этого надо увеличивать доходную часть бюджета, – и вот здесь возникает именно та проблема, когда правительство сковано политическими вопросами.
Я бы руководство России тут не обвинял, я их понимаю. На текущий год правительство сократило, например, расходы на капитальный ремонт и строительство в разы. То есть вы сокращаете расходы и при этом обращаетесь к России и говорите: «помоги мне отремонтировать энергетику». В Москве видят: вы сами не хотите на нее тратить, при этом Россия вам должна помогать, – это отражается на политических отношениях между Россией и Абхазией.
А если вы не можете софинансировать, – я сейчас за российских чиновников рассуждаю, – раз россияне сами на сто процентов вкладывают, может быть, они, скорее всего, и претендуют на какую-то собственность. И в этом я не вижу никакой трагедии. Единственный здесь выход – это начинать реформы, надо бороться с контрабандой, теневой экономикой, надо разбираться с налоговыми инструментами.
– Но если происходит легализация майнинга при фактически бесплатной электроэнергии, какие тут реформы? Вы говорите о повышении доходной части бюджета, но вы на самом деле увеличиваете расходы и предъявляете эти расходы опять же той же самой России?
Ахра Аристава: Нет, не предъявляем. Схема простая: дело в том, что компания – государственная, и раз государственная компания по очень низкой цене продает электроэнергию, это, получается, вопрос дотации, социальной помощи населению или дотации тому же бизнесу. Ее, естественно, из бюджета надо компенсировать, надо увеличивать расходы через налоговые инструменты. Правительство сейчас попыталось озвучить тарифные инструменты. Тарифный инструмент в такой ситуации не работает, потому что и бедный, и богатый будет платить повышенный тариф. Налоговый инструмент более справедливый. Поэтому, когда зарплаты крайне низкие, они не соответствуют нормам даже бедных по российским стандартам, – а мы в рублевой зоне, поэтому я привожу именно российский пример, – то мы нищие. И для нищего гражданина повышать тариф… Кстати, повышение тарифа тоже не обеспечит те инвестиции, которые необходимы в энергетику – там минимум нужно от полутора до двух миллиардов в год, в течение десяти лет. То есть два варианта: либо ты делаешь реформы и наполняешь бюджет, либо ты продаешь. Второй вариант я считаю самым простым путем, но простых путей в жизни не бывает
– И как, Роин, быть нищим, но гордым?
Роин Агрба: Дело в том, что мы отдаем больше суверенитета, чем просит сама Россия. Тут Ахра говорил о том, что не надо обижаться на Россию. Да господи, боже упаси, за что обижаться-то? Мы сами отдаем. Мы сами не научились удерживать свои стратегические ресурсы, которые могут нас держать на плаву. Тарифы надо поднимать, потому что действительно слишком низкая цена. Но мы продержались бы даже на этом уровне, если бы не преступные действия властей, которые легализовали майнинг и убили нашу энергетику. Речь идет о 600 миллионах рублей, в итоге они снизили собираемость до 30 процентов – это рекордно низкая собираемость, и увеличили объем потребления на 2,5 миллиона мегаватт. И сегодня, если даже мы поднимем тариф, те, которые платили, будут платить – это в основном законопослушные граждане, – а гиганты-фермы будут нелегально отбирать электричество у государства. Это проблема очень плохого контроля со стороны властей. Была анонсирована борьба, даже сам президент ездил по этим фермам, но мы даже имен владельцев этих ферм не знаем, хотя все прекрасно знают, кому они принадлежат.
– Ахра, правильно ли я понимаю, что, когда мы говорим об экономических проблемах, на самом деле мы имеем в виду политические? Власть и не может справиться с ними, и особо и не хочет с ними справляться.
Ахра Аристава: Не думаю, что она не хочет справляться, но с оценкой я согласен. Власть должна начать реформы. Министр внутренних дел объявил о готовности к реформе, но опять же на нее нужны деньги. Да, Россия дала около 300 миллионов, но теперь мы тоже по софинансированию должны изыскать еще 300 миллионов и поддержать эту реформу. Если мы не будем этого делать, реформы остановятся, и Россия тут ни при чем, она не виновата.
Другой вопрос: есть еще одна экспертная оценка, я не знаю, насколько она (объективна) – было сравнение, что 240-тысячная Абхазия потребляет электроэнергии столько же, сколько миллионный город с промышленностью. Это были огромные потери. Это было и до майнинга. Да, российская сторона на это обращала внимание, и я могу это подтвердить. Резо Зантария возглавлял когда-то госкомпанию, он дословно сказал: «Если вложить в энергетику, даже не увеличивая генерацию, то нынешних возможностей может хватить, с учетом роста экономики и населения, на 20 лет». То есть косвенно специалисты подтверждают: у нас просто перерасход.
Я бы сказал, у нас не нищая страна, у нас нищий народ – это разные вещи. Не может быть нищей страна, в которую приезжает один миллион туристов, даже с учетом того, что к нам приезжает турист с доходом ниже среднего. Но, даже учитывая это, мы не должны быть нищими.
– Кстати, туризм мы можем назвать третьим стержнем вдобавок к электроэнергетике и железной дороге. Вы сказали, что абхазский туризм рассчитан на россиян с доходами ниже среднего, и это некоторая ловушка. Эти люди все равно приедут, для них можно особо не стараться, значит, можно не развиваться, не вкладывать деньги и довольствоваться тем, что само падает с неба. Вместе с тем, если бы немного вложиться, улучшить сервис, может быть, и турист бы поехал другой, и отдача была бы другая. В итоге, в России нарастает вал публикаций о том, что туризма никакого в Абхазии нет, в Абхазии обижаются на эти публикации, притом что объективное зерно есть. Как с этим быть?
Ахра Аристава: Я не знаю, с чем связаны эти публикации, они иногда носят очень ангажированный характер, иногда они справедливые. Согласен с тем, что сервис не растет, повышение сервиса требует инвестиций. Хотя за последние пять лет у нас появились отели, которые могут предоставить сервис выше трех звезд. Но хочу все-таки вернуться к вопросу взаимоотношений с Россией и к вопросу, который вы поставили по энергетике. Если мы посмотрим налогооблагаемую базу, то у нас получается, что мы фактически с туризма налоги не собираем. Платят только крупные отели, но их всего около семи из пятисот. Это же ненормально, что семь гостиниц платят налоги – из пятисот, и я вас уверяю, что в стране есть деньги. Да, они не такие большие – но не может быть бюджет в 50 миллионов долларов в стране, в которую приезжает один миллион туристов. Для сравнения: пару лет назад была статья в «Российской газете», там говорилось, что в бюджет Турции поступает до 700 миллионов налогов от одного миллиона туристов, и если даже поделить на четыре, исходя из того, что российские туристы в Абхазии тратят в четыре раза меньше, у нас не может даже косвенно бюджет быть 50 миллионов долларов.
– Почему на четыре? В Абхазии российский турист – это все же совсем другой уровень достатка…
Ахра Аристава: Методика оценки трат туристов была предоставлена российской стороной лет пять назад нашему Управлению государственной статистики. Эту методику применили в Гагринском районе и вышли на цифру – от 50 до 60 долларов в сутки тратит один турист.
– А в Турции?
Ахра Аристава: В Турции – от 300 до 400 долларов в сутки. Ну, даже так, разделите косвенно 700 миллионов долларов на восемь. Но у нас же есть еще другие виды доходов, есть крупнейшие налогоплательщики – сотовые операторы, импортеры нефтепродуктов, торговые компании, пивзаводы, винзаводы… Это вопрос глубоких реформ. Резервы есть. Вопрос в том, что политики обещали налоговые послабления на выборах, а сейчас им, конечно, сложно принимать решения.
– Роин, мы говорим о взаимных обидах, и получается, что частные и часто объективные огорчения по поводу плохих курортных условий у россиян легко переходят в обвинения абхазов в неблагодарности, и в ответ тоже все запутывается – абхазские обиды на критику смешиваются с обидой на неуважение, на обвинения в неблагодарности, даже в антироссийских настроениях. Насколько этот общий эмоциональный фон становится системным фактором в отношениях России и Абхазии?
Роин Агрба: Системность в любом случае будет. Но тут я полностью согласен с Ахрой, не российские чиновники виноваты, не те кураторы, которые наблюдают за нами. Но какие-то круги, в любом случае, будут использовать это все и политизировать.
Здесь еще однозначно прослеживается немаловажный момент – конкурентность крупных курортных объектов. То есть, если, допустим, Турция и Египет закрыты, значит, давление на абхазские курорты и критических замечаний меньше, потому что собственных туристов достаточно – более девяти миллионов туристов в Краснодарском крае, это накормит всех. Когда Турция и Египет открыты, а сейчас как раз авиасообщение с Турцией восстановлено, естественно, со стороны определенных российских кругов будет некое стремление гнобить, вбрасывать материалы о том, что «вот, смотрите, сервис там у них хромает».
Деньги есть, деньги заходят, только туристу негде их тратить. Вот и вся проблема. И вторая проблема в том, что государство не выработало механизмы изъятия уже в виде налогов с этих туристических комплексов. И потом, почти 90 процентов гидов и 90 процентов мелких т. н. индивидуальных предпринимателей фактически не облагаются налогами. Они просто нелегально работают, фактически нелегально завозят туристов. Тут нужно ужесточить хотя бы в тех брендах, где четко можно проследить – тот же Рицинский заповедник, Новоафонская пещера, – хотя бы там их легализовать. Потому что трудно проследить. Людей возят даже по туристическим необработанным маршрутам, потом есть потери, они там гибнут, т.е. со стороны государства мало контроля. В Министерстве по туризму должны проработать эти все моменты, чтобы не было нелегалов. У нас каждый третий или четвертый погибший в результате несчастного случая – результат нелегального туризма на территории Абхазии.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия