Пусть будет, как оно есть.

Пусть будет, как оно есть.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
По жизни я конченный распи3дяй. В один момент потерял все, семью, работу, диплом хорошего вуза, жизнь в Москве в генеральской семье. Сел в тюрьму, зона, химия, вышел. Уехал в Минск к матери. Вернулся, так сказать, в отчий дом на на сельхозпоселок. Через год мать, всю жизнь страдавшая сердцем, умерла от рака. Я остался в доме один. И такая на меня навалилась нищета и пьянка.
Здесь началась эта байда с перестройкой. Нас, сельхозпоселочных алкашей политика мало касалась, но приехали в город какие–то люди из Прибалтики и открыли фирму, которая собирала и вывозила цветметаллы. Непосредственно на местах руководили бандиты. Во дворах на селхозпоселке они устроили приемные пункты. Всем дали заработать – и приемщикам и ханыгам, которые собирали цветной металл по городу везде, где его только можно было найти.
Один такой приемный пункт был у меня во дворе. Бандиты дали кредит — сотню баксов, на скупку. Потом, когда все раскрутилось, дали еще сотню. Со всех сторон местные потащили ко мне во двор цветметалл, я взвешивал и расплачивался зайцами. За эту работу давали процент, я немножко экономил на валютном курсе, ну и весы — плюс–минус допуск. На жизнь мне теперь хватало, на жратву и на бухло. И даже на кое–какие шмотки, купил себе итальянский костюм, завел собаку, в ресторане Каменный Цветок отпраздновал свое сорокалетие. Женщин я как–то особенно не искал, обходился случайными связями и никто мне мозги не барал. Я был свободен, как птица и готов был прожить такой жизнью сто двадцать лет. И вдруг, в один прекрасный день все рухнуло. В бизнес влезло наше, блядь, бандитское государство. Вышло распоряжение все приемные пункты, как у меня, закрыть. Обосновывавали это тем, что с нашим развращенным, диким и сколонным к воровству народом такие точки, становятся чем–то в роде скупки краденного. И в самом деле, мне приносили куски вырубленного где–то высоковольтного кабеля, дверные ручки из подъездов, снятые с колодцев люки, украденные из дома сковородки и кастрюли. Однажды ночью на коляске прикатили где–то снятого бронзового Ленина.
Конечно у государства были свои интересы. Мимо, через Прибалтику проходили большие деньги. Решили установить контроль. Дали приказ ментам. Те рады стараться — в один день устроили рейд и закрыли все точки. Мне выписали предупреждение, подогнали самосвал и загрузили все, что у меня уже оплаченное рассортированное по кучам лежало. Ударили по лицу. Заставили меня им помогать. Цветметалла там получалось на двести долларов. В те времена за такие деньги в Минске могли убить. Мне так и сказали бандиты, которые меня кредитовали. Поставили на счетчик.
Спасла меня женщина еврейской национальности.
Мама, когда умирала, сказала :
— Сынок, если тебе будет плохо, иди к евреям.
Я только засмеялся и ответил:
— Мама, где я тебе их возьму. У меня нет ни друзей, ни знакомых евреев.
Всю жизнь избегал. Не то, чтобы я был антисемитом, просто по ним все время били со всех сторон и тем, кто оказывался с ними рядом, тоже вечно попадало.
Мама дала мне, вырванный из ее старой записной книжки листок с номером телефона и сказала:
— Я должна открыть тебе тайну. Ты знаешь, кем был твой папа?
— Знаю, полковником, каким–то там военным.
— Он был полковником МГБ, сынок. Это телефон одной семьи, они — евреи. Они нам должны. Их старики уже умерли, но их дети знают об этом. Ты можешь позвонить один раз, и только в крайнем случае. Будь с ними честным, расскажи правду и они смогут тебе помочь.
Сейчас был тот случай. Я позвонил.
Выслушали, взяли адрес, ждите. Через несколько дней приехала на машине симпатичная еврейка моих лет. Я не ожидал, ходил по двору босиком и в трусах. Мы познакомились. Она посмотрела, как я живу и сказала:
— Что вы хотите? Помочь вам не сложно, двести долларов могу дать прямо сейчас.
Я говорю:
— Если можете, дайте прямо сейчас.
Она достала из сумки двести баксов двумя бумажками и сказала. Теперь наша семья может ли считаться в рассчете с вашей семьей.
Я говорю:
— Наша семья — только я. Я с вами в рассчете. А что вообще за долг.
— Не знаю, — сказала она, но что–то весьма значительное.
Я засмеялся и сказал:
— Так дайте мне еще двести.
Я дам вам тысячу сказала она, но ваши проблемы это не решит, нужно в принципе менять жизнь.
Я спрашиваю:
— Как?
— Женитесь на мне.
— Мне на вас жениться?
— Да.
— Вы все обо мне знаете и в согласны выйти за меня замуж?
— Согласна.
И здесь, крайне удивленный, я спрашиваю:
— Вам–то зачем это нужно?
Она говорит:
— Я разведенка. У меня есть ребенок. Хочу уехать в Израиль, но мои родители одну меня не отпустят. Мой отец влиятельный человек, я не смогу обойти его волю. Мне нужен мужчна, муж, который бы поехал со мной. Предлагаю вам сделку. Все расходы беру на себя.
Я спрашиваю:
— Вашим мужем я буду фиктивно или по–настоящему.
Она говорит:
— Пока в Минске будем жить, по–настоящему, моих родителей обмануть не получиться, а в Израиле, как захотите.
Не знаю, как поступили бы вы, а я согласился. А через три месяца, когда начали оформлять документы в ОВИРе она сказала мне, что беременна. Но если я хочу, то можно все исправить, пока позволяет срок. Я сказал, что ничего исправлять не нужно, пусть будет, как оно есть.

Написал Фельдмаршал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать