Обрушение моста на станции «Пушкино»
Среди бела дня 17 августа 1977 года на железнодорожной станции подмосковного Пушкино обрушился пешеходный мост, более 20 человек погибли, более сотни получили ранения и увечья. Как такое могло случиться? Вслед за Судебной коллегией по уголовным делам Московского областного суда в этом пытаются разобраться Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
А. КУЗНЕЦОВ: [В этой катастрофе] погибло 23 человека, 125 остались покалеченными, и довольно многие из них на всю жизнь, я прочитал к сегодняшнему дню немало воспоминаний очевидцев этих событий, и там плохо всё очень было, это одна из самых масштабных катастроф, связанных с железной дорогой, но не связанных напрямую с подвижным составом, то есть это не столкновение поездов, не опрокидывание поезда, а это именно катастрофа на железнодорожной станции.
Это тоже заказная передача, мы некоторое время работаем под заказ, уже второй, так сказать, вторую неделю — заказ этот от наших дорогих друзей и коллег, это наша волонтёрская группа, которая уже несколько лет расшифровывает совершенно бескорыстно наши передачи, благодаря чему, например, на сайте «Дилетанта» можно эти расшифровки прочитать, и кому-то, возможно, так удобнее, чем переслушивать программы, и я спросил их: вот, ребят, давайте, что хотите — выберите, пожалуйста, какое-нибудь дело или категорию дел, они выбрали техногенную катастрофу, и вот сегодня эта передача посвящается им. А все, кто хотели бы получать вот эти расшифровки раньше остальных — присоединяйтесь, соответственно, к группе. Я так понимаю, что и сами волонтёры для них не лишние, так что, может быть, кто-нибудь захочет…
С. БУНТМАН: Здорово!
А. КУЗНЕЦОВ: Захочет к ним присоединиться, да. Ещё раз большое спасибо.
С. БУНТМАН: Это здорово, да. Большое спасибо, да, это правда.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну и теперь давайте к делу — Андрей, покажите нам, пожалуйста, первую из довольно многочисленных сегодняшних картинок, разные есть версии по поводу точной даты этой фотографии — где-то написано 1967 год, где-то написано семидесятый, но в любом случае, судя по всему, апрель, потому что пионеры у памятника Ленину появляются, как известно, ближе к 22 апреля, ну и цветы там, как вы видите, да, у подножия памятника тоже стоят, я тоже думаю, что они не круглый год стоят, скорее всего, где-то в районе дня рождения Владимира Ильича, но нас интересует не это: типовой…
С. БУНТМАН: Виадук. Это виадук вот тот, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Это типовое, да, такое изображение, нас интересует фотография вот того самого моста, с которым в августе семьдесят седьмого года произойдёт вот эта самая жуткая история. Мост более чем заслуженный, его построили в середине двадцатых годов и всего один раз, причём довольно скоро, в начале тридцатых, когда производилась частичная электрификация подмосковных дорог, то и вот его тогда капитально отремонтировали, и всё — до семьдесят седьмого года помимо каких-то вот таких, ну, ежегодных консервационных, что называется, работ: покраски, там, каких-то, замены каких-то перил, ещё чего-то — ничего больше не производилось, то есть опоры стояли пятьдесят лет.
С. БУНТМАН: Это металлические конструкции, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Серёж, это металлические конструкции — потом экспертиза установит, что частично металл, который пошёл на сооружение этого моста в середине двадцатых, был изготовлен в середине XIX века, то есть, видимо, использовался металлолом…
С. БУНТМАН: Матерь божья!
А. КУЗНЕЦОВ: Переплавка или вообще какие-нибудь там балки, которые хранились где-то или, возможно, не хранились, а работали, и потом их, так сказать, переместили на новое место службы, то есть там вообще потом техническая экспертиза очень много чего интересного про этот мост расскажет, но в любом случае такой абсолютный железнодорожный ветеран этот мост.
Дайте нам, пожалуйста, Андрей, сразу вторую картинку, которая призвана показать, какую, значит, колоссальную роль играет этот мост в жизни города Пушкино. Я понимаю, что на этой картинке детали ни черта не разберёшь, но это генеральный план застройки города Пушкино, принятый в конце пятидесятых годов, цвета нас не интересуют — это зоны этажности: где четырёхэтажное строительство, где трёхэтажное, где двухэтажное — дело в том, что по этому плану город Пушкино продолжал оставаться малоэтажным, но пятьдесят восьмой год, а потом как грянет, так сказать, блочное всякое панельное, и пойдут и пятиэтажки, и девятиэтажки в брежневское время, естественно, вот, и поэтому Пушкино сейчас город как город, ну, так сказать, небоскрёбов там нету, видимо, не нужны, а вот всё остальное как в обычном советском городе, не могу даже сказать небольшом, потому что в конце семидесятых годов его постоянное население около шестидесяти пяти тысяч человек, это довольно много, да, это город, это не городок.
Так вот, Андрей, вы немножко поторопились, верните нам, пожалуйста, эту красивую схемку: дело в том, что из неё, в общем, чётко достаточно следует, что город Пушкино железная дорога (вот она, серенькая) разрезает на две половинки — на две части, так правильнее сказать, на восточную и на западную, восточная больше, восточная ограничена Ярославским шоссе; вот, собственно, он, город Пушкино. Город, немалая часть населения которого работает в Мытищах, работает в Москве, поэтому железная дорога — это чрезвычайно важный способ сообщения в то время, когда личные автомобили были редкостью скорее, да, в середине семидесятых, можно было до Москвы добраться, до ВДНХ можно было добраться автобусом, но он ходил раз в час, и это дороже.
С. БУНТМАН: Ой!
А. КУЗНЕЦОВ: И дороже, кстати говоря, и с учётом того, что Ярославка уже тогда было довольно проклятое место, это и не гарантировано в смысле времени, в общем, одним словом — электричка гораздо более, так сказать, такой вот обычный для жителей.
С. БУНТМАН: Да нет, это прекрасно, и весь север Москвы, потому что когда метро не было, а потянули его, например, в Медведково, то немножко в другую сторону, вот, от них это, ну что ты, от Маленковки моей туда, дальше, в Лосинку добраться только на электричке.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а давайте не будем забывать, что север Москвы — это вообще очень густонаселённое, так сказать…
С. БУНТМАН: О да. О да!
А. КУЗНЕЦОВ: Помимо Пушкино и Мытищ там и Долгопрудный, там — там вообще много чего.
С. БУНТМАН: Но это — это немножко так, это северо-восток, да, а это, это север, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну это — да, это в ту сторону, но тем не менее, вот — и так вот проблема заключается в том, что до середины девяностых годов нужно было лезть внаглую просто через железнодорожные пути, что, конечно, многие так и делали, особенно мальчишки, а вот цивилизованного перехода через железную дорогу — он был один, вот этот самый мост на станции «Пушкино»: ни подземного перехода не было, ни шоссе, которое в середине девяностых появилось, которое провели под железной дорогой, да, и которое соединило наконец две части города, то есть мало того что этот мост — это те, кто прибывает и уезжает, но ещё по нему ходят и те, кто из западной в восточную и наоборот.
С. БУНТМАН: А вот скажи мне, пожалуйста, такой маленький просто вопрос.
А. КУЗНЕЦОВ: Да?
С. БУНТМАН: А как из западной в восточный и наоборот проезжать на автомобиле? Там были переезды наземные, что ли?
А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю, что были переезды, но у меня такое ощущение, что они не в городской черте, то есть это надо как-то объезжать, но, честно говоря, я не знаю. Я немало бывал в городе Пушкино, но я в нём бывал уже в двухтысячные годы, школа, в которой я работал, устраивала каждый год зимний лагерь на зимние каникулы в Зелёном городке недалеко от Пушкино, и периодически на машине — а у меня была машина тогда уже — значит, приходилось, то кто-то заболеет, кого-то надо к врачу отвезти в Пушкино, то ещё что-то, то за какими-то продуктами метнуться для какого-то там нашего вечернего праздника, ещё что-то: я в Пушкино бывал, но вот я, честно говоря, не помню, по-моему, мне не приходилось пересекать железную дорогу, по-моему, всё что нужно находилось в восточной части, то есть я с Ярославки заезжал, а до железной дороги не добирался.
Так или иначе, ситуация сложилась следующая: сейчас, наверное, люди старшего поколения, конечно, прекрасно про это помнят — на подмосковных железных дорогах были перерывы в движении электричек, примерно с десяти до двенадцати, плюс-минус туда-сюда. Такой перерыв по будним дням был, соответственно, и по станции «Пушкино», значит, картина такая: три последние электрички, которые завершали утреннюю часть, приходили — одна приходила из Загорска, ныне опять Сергиева Посада, значит, она приходила где-то в 11:05 по расписанию и шла дальше на Москву, эта электричка хорошая для тех, кто торопится, потому что она не со всеми остановками идёт, естественно, да? Она к Москве…
С. БУНТМАН: На всяких Яузах не останавливается, да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да, она к Москве добирается чуть быстрей, там вопрос пяти-шести минут. И ещё две электрички в это же время приходили из Москвы до Пушкино и из Пушкино уходили в Москву, соответственно 11:20 и 11:30. Те, кто предпочитал комфорт и, возможно, даже сидеть в электричке — напомню, в те времена это был нечастый случай, да? — значит, те выбирали их: они шли медленнее, они шли чуть позже, но зато в них можно было, как правило…
С. БУНТМАН: Ну и потом, если садишься на конечной, это…
А. КУЗНЕЦОВ: Вот я про это и говорю — садишься!
С. БУНТМАН: Есть, есть шанс, ну что ты.
А. КУЗНЕЦОВ: Садишься ты на конечной. И вот примерно к одиннадцати часам — да, а дальше перерыв более полутора часов, то есть только где-то ближе к часу можно будет уехать на следующей электричке. 17 августа, из Москвы едут дачники, потому что некоторые люди, там, да, так сказать, уезжают, приезжают и так далее. В Москву едут помимо тех, кому надо по всяким делам — ну, те, кто работает, уехали раньше, это понятно, но всё равно в Москву много кому надо, более того — давайте вспомним, что начиная с середины августа в то время родители школьников начинали метаться просто как вот подорванные в поисках школьной формы, а было известно, что московский «Детский мир» в этом смысле, хотя там из тебя душу вынут и, так сказать, в очереди ты настоишься, но это такое место, где, в общем, более или менее с гарантией можно купить эту школьную форму — семьдесят…
С. БУНТМАН: А там ещё есть один — один «Детский мир», вот по этому направлению, на проспекте Мира.
А. КУЗНЕЦОВ: А, ну вот этого я не знал.
С. БУНТМАН: Конечно! Сошёл на Москве-3, и иди.
А. КУЗНЕЦОВ: Мы-то отоваривались, нам-то ближе было, конечно, в этот центральный, на площади Дзержинского. Плюс не забываем, да, это семьдесят седьмой год, только-только пошла синяя форма, в Москве она пошла с семьдесят пятого, в Пушкино, может быть, даже на год позже — соответственно, да?
Одним словом, я к тому, что довольно много людей хотело до перерыва уехать в Москву из тех, кто находился в Пушкине. Приходит электричка из Москвы, встаёт на второй платформе: людей выгрузила, стоит. Тем, кто выгрузился, всё равно нужен пешеходный мост вот этот самый, потому что тогда ещё на станции «Пушкино» нет платформы, примыкающей к зданию вокзала, с которой можно без всякого моста выйти на привокзальную площадь, то есть в любом случае надо лезть на этот мост, либо какие-нибудь там, так сказать, не вполне легальные способы наверняка существовали, но это, опять-таки, не для всех, что называется.
С. БУНТМАН: Ну, спрыгнул с хвоста, платформу перебежал быстренько.
А. КУЗНЕЦОВ: Эта электричка пойдёт в 11:20, она стоит, она ждёт. В неё кто-то уже сел, конечно, да, из тех, кто сидеть любит, и так далее. Народ ждёт электричку из Загорска, она должна прийти в 11:05, она задерживается, чёрт её знает, сколько она будет задерживаться — табло нет, есть какое-то оповещение по громкой связи, но понятно, оно задерживается, конечно, да, и не будет оно каждую минуту говорить, сообщать о, так сказать, движении загорской электрички. Приходит вторая электричка из Москвы к третьей платформе, та, которая пойдёт последней, в 11:30, и из неё начинают выгружаться люди, а тем временем самые нетерпеливые уже стоят на мосту, потому что они не хотят выбирать определённую позицию: если загорская электричка появится раньше, они её заранее увидят-услышат и быстренько спустятся на третью платформу, она тоже к третьей платформе, она двусторонняя, эта платформа — значит, они быстренько спустятся на третью платформу, а если она всерьёз задерживается и надолго — а может, её вообще отменили, да, кто же знает-то?
Тогда ведь на железных дорогах порядку было поменьше, чем сейчас, прямо скажем, это сейчас поезда тик в тик, как правило, приходят, а тогда с этим были большие проблемы. Значит, если она вдруг, что-то с ней не так, то они незадолго до того, как отходить электричке 11:20 на Москву, они спустятся на вторую платформу и, соответственно, поедут на ней. То есть те, кто приехал на второй электричке из Москвы, поднимаются на мост, на мосту находятся люди, которые ждут, какая из электричек пойдёт в Москву раньше, и в это время вдали гудки, и по громкой связи объявляют, что подходит загорская электричка — поскольку загорская электричка запоздала незначительно, видимо, кто-то из тех, кто находился на второй платформе, тоже ломанулся на мост, чтобы попытаться успеть на эту самую загорскую электричку, то есть там столкнулись два противоидущих потока, да, и хотя потом на суде экспертиза будет утверждать, что на мосту людей было гораздо меньше, чем было предусмотрено его максимальным наполнением, но мост в таком состоянии, как мы уже сказали, что мост про это не знает, мосту этих людей хватило, что называется.
Андрей, покажите нам, пожалуйста, следующую фотографию, вы её уже показывали, просто немножко преждевременно — это вот, собственно говоря, этот мост, это он ещё в нормальном, работающем состоянии, да, а дальше следующая фотография, у нас там будет красивая молодая девушка, учительница. Вторая половина пятидесятых годов, она всего несколько лет как после института пришла работать в школу, проработает в школе пятьдесят один год, из них двадцать пять лет будет директором старейшей пушкинской школы, одной из самых старых в Подмосковье, построенных ещё предпринимателем Армандом, братом первого мужа самой знаменитой Арманд, в этой фамилии — Инессы Фёдоровны, да? Построена как городское училище.
Вот эта Пушкинская школа № 2, вот это её директор Ольга Николаевна Зиновьева. Её электрички не интересуют, ей нужно в горком партии, она член бюро горкома партии, уже достаточно давно, видимо, поэтому её молодым совсем специалистом и назначили директором такой, в общем, образцовой школы, заседание горкома в два часа, но она, совершенно очевидно, решила прийти пораньше, потому что директору школы всегда есть с чем ещё в горкоме походить по кабинетам, да: это поклянчить, это согласовать, об этом договориться — вот она не торопясь себе из одной части города переходит в другую для того, чтобы идти в горком на заседание бюро.
Вот что она вспоминала: «Я находилась примерно на середине моста, когда он вдруг ушёл из-под ног. Дальше какой-то провал в памяти. Осознала себя уже сидящей между рельсами, крепко держа в руках сумку. Справа и слева от меня навалом лежали люди, многие стонали. Времени, видимо, прошло совсем мало, так как люди ещё продолжали падать. Я попыталась пошевелиться, но не смогла. Вокруг всё было красным от крови и помидоров. На привокзальной площади в то лето торговали болгарскими помидорами». Ну вот, и люди, так сказать, отоварившись, на мосту с этими самыми авоськами, сумками — пакетов ещё практически не было — вот этих самых болгарских помидоров, находились. Ей, Ольге Николаевне, повезло, относительно повезло — у неё была просто сломана нога.
Продолжаю цитату: «Когда меня привезли в Пушкинскую центральную районную больницу, из неё уже выписали всех ходячих больных. В рентгеновский кабинет меня на руках принёс заведующий хирургическим отделением Моисей Львович Глизбург. После осмотра я пролежала до семи часов вечера, и мне всё время говорили: «Потерпите, вы — лёгкая, а там тяжёлые». Списки пострадавших составляла Галина Сергеевна Васильева из горсовета. Раньше она была заведующей городским отделом народного образования и меня, тогда директора», — уже директора! — «Пушкинской средней школы, хорошо знала. Узнав меня, разрыдалась: «Ольга, ты в рубашке родилась. Ты бы знала, что там внизу творится»».
Потом по городу будут ползти самые фантастические слухи. Дело в том, что, естественно, когда мост накренился, то он буквально пару секунд лёг на провода электрические. Они его пару секунд держали, потом оборвались. И вот ходили слухи, что несколько человек погибло, потому что вот этот вот контактный провод, электричество и так далее. Эти слухи не подтверждаются документами, погибших от электротравмы вроде бы не было. Ещё один слух ходил, что люди попали под колеса загорской электрички. Нет, её удалось остановить на подъезде к станции. Было применено экстренное торможение, под колеса никто не попал.
Люди разбились, упав с высоты. Высота небольшая, около 10 метров. Но если падать в составе толпы и не иметь возможности ни как следует сгруппироваться, ничего, потом люди падали, на них сверху падали другие люди, падали обломки пролёта моста, и в результате, как я сказал, по официальным данным 23 погибших, 125 пострадавших. Некоторые остались инвалидами на всю жизнь, некоторые инвалидами физическими, а я встретил историю женщины, которая стала инвалидом по психике, пережив вот это вот всё, что в общем-то, наверное, совершенно не удивительно.
Надо сказать, что довольно быстро восстановилось движение, были приняты, там, самые решительные меры. Очень, так сказать, высокую степень организованности проявили некоторые сознательные люди. Ну, например, многие вспоминают, там неподалёку аптека находилась — вот весь персонал аптеки, захватив там всё что можно: и бинты, и успокоительное, и обезболивающее, всё на свете, они примчались. Собственно, первыми медиками на месте катастрофы оказались вот именно работники аптеки, они там перевязки делали, раздавали успокоительные, как-то, так сказать, там пытались освободить тех, кому срочно нужна была помощь. Дальше потянулись скорые из Москвы, перекрыли практически движение на Ярославке, обеспечивая проезд тех самых скорых. В общем, с учётом того, что всё произошло абсолютно неожиданно, видимо, работы по ликвидации последствий были проведены относительно неплохо.
Вот как вспоминала директор школы: из больницы к моменту, когда её туда привезли, уже выписали всех ходячих, то есть освобождали места в больнице, всё, что можно было — делалось. Восстановили движение уже к вечеру, правда, опять немного воспоминаний тех, кто детьми был, вот, значит: «Я маленькая, жду маму, мама не едет». Ну вот одно из воспоминаний: «Я и моя мама были свидетелями происшествия». Это прямо с сайта города Пушкино — не так давно, пару-тройку лет назад, этот пост появился. «Мы были свидетелями происшествия, мы стояли на второй платформе в метрах 20 от моста, ждали электричку, следующую из Москвы в Загорск». Ну, она ошибается — из Загорска в Москву.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Из Москвы в Загорск не шло. «Впоследствии её остановили на подходе к платформе», — вот. — «В это время на третью платформу подъехала электричка из области, пассажиры стали подниматься по деревянному мосту. Обрушение произошло в один миг в пролёте между третьей и второй платформами. Только помню крик: «Ах!» И несколько секунд глухая тишина. Провода оборвались сразу, никто не висел на них, как потом ходили слухи. Оголённый сверкающий, как бенгальский огонь, провод прошипел по платформе около моих ног. Я первый раз в жизни увидела, как за один день седеют волосы. Моя мама дико кричала, испугалась за меня. Еле дошли до аптеки на станции, помогали фармацевты всем нуждающимся, давали успокоительные и сердечные лекарства. Утром у неё были седые виски и чёлка». Вот такое детское воспоминание.
Той же ночью были арестованы четыре человека. Давайте посмотрим перед перерывом фото. Андрей, покажите нам, пожалуйста, фото не очень чёткое, но вот единственное, которое я смог найти, это вот упавший пролёт, видимо, в первые минуты, видимо, кто-то любительским фотоаппаратом, у кого-то с собой было. Вот, соответственно, такая вот творилась…
С. БУНТМАН: А вот свидетельница, вот которую ты цитировал сейчас, вот она говорит — деревянный мост, он всегда казался деревянным, у нас такой же был на Маленковке.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, там настил был деревянный, а сама основа была металлическая.
С. БУНТМАН: Деревянный настил и деревянные ступени, которые потом стали делать уже бетонные и все стали делать.
А. КУЗНЕЦОВ: Я, кстати говоря, тоже в чьих-то воспоминаниях встретил — да, ведь всегда этот мост был дешёвый, между досками настила видна платформа.
С. БУНТМАН: Смотреть на платформу на пути, а также на провода — там вот видели, я думаю, что это одна из модернизаций довоенных ещё, когда ставили ограждения там, где идут провода контактные, чтобы туда не перелезали, не перевешивался никто.
А. КУЗНЕЦОВ: Я буду сейчас периодически, оговаривая это каждый раз, цитировать воспоминания, которые называются «Исповедь строптивого адвоката», которые значительно позже, уже в 2000-е, по-моему, годы, написал один из адвокатов, работавших в этом деле. Это очень известный адвокат Марк Иосифович Коган, человек, которого вспоминают с большим уважением некоторые ныне, по сей день действующие адвокаты. Я, например, встретил воспоминания Светланы Игоревны Володиной, президента федеральной палаты адвокатов Российской Федерации. Вот она вспоминает, что одно из первых уголовных дел, которое она как молодой адвокат получила, вот она сидела в нём — а адвокаты говорят «сидеть в деле» — вот она сидела в нём вместе с Марком Иосифовичем, и вспоминает его как такого закалённого судебного бойца.
Так вот, дело в том, что Марк Иосифович в своих воспоминаниях довольно во многих местах неточен. Иногда это касается какой-то мелочи, там, отчество не то, перепутано, или там время суток перепутано — это полная ерунда. Но иногда расхождения довольно серьёзные. Вот, например, одно из таких расхождений. Коган: «Арестовано в ту же ночь было четверо: мастер и замначальника станции Пушкино, замначальника дистанции пути и будущий мой подзащитный, начальник отдела инженерных сооружений управления Московской железной дороги Иванов. Всем им было предъявлено обвинение в тяжком преступлении, смысл которого сводился к нарушению дисциплины и правил движения железнодорожного транспорта, повлекшему за собой человеческие жертвы, за что было предусмотрено наказание до 10 лет лишения свободы. Практически всем обвиняемым вменялось в виду, что они небрежно, то есть халатно, относились к своим обязанностям, и при ежегодном осмотре моста не обеспечивали хорошую антикоррозийную защиту металлических конструкций. Поэтому общей задачей всех адвокатов, участвовавших в деле, была переквалификация действий своих подзащитных на обыкновенную должностную халатность».
Меня кое-что цепануло в этом тексте, я полез разбираться и обнаружил, что в этом тексте много не так, к вопросу о названии нашей передачи. Во-первых, список привлекаемых к ответственности. Мастера и замначальника станции «Пушкино» не трогали. У меня такое ощущение, что мост вообще находился не в ведении станции. Мост, видимо, находился в ведении железной дороги.
С. БУНТМАН: Железной дороги, значит сооружений.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Потому что все на самом деле привлечённые к ответственности, сейчас я прочитаю правильный список, — они по этой линии. Вот смотрите. Начальник Мостоиспытательной станции № 2 Московской железной дороги Андрей Зенкин, то есть это те, кто непосредственно убеждается, что мосты в порядке. Главный инженер московско-ярославской дистанции пути Московской железной дороги Юрий Майборода. Начальник отдела пути московско-ярославского отделения МЖД Борис Павлов и начальник отдела инженерных сооружений службы пути, тут Коган правильно назвал должность, — его подзащитный Николай Иванов. Майборода признал себя виновным в халатном отношении к своим служебным обязанностям, Зенкин — частично виновным, Павлов и Иванов вину не признали.
Коган ошибается, а может быть, несколько преувеличивает свои заслуги к концу, у меня даже такое нехорошее подозрение закралось, утверждая, что всем четырём обвиняемым предъявили «нарушение правил безопасности, повлекшее за собой гибели людей» — это обвинение предъявили только двоим из четырёх, а именно Зенкину и Майбороде. Его подзащитному Иванову и четвёртому сразу предъявили халатность.
Поэтому Майборода, там же не случайно: «Майборода признал халатность», но он не признал гораздо более тяжёлое обвинение, «нарушение правил безопасности эксплуатации», потому что вот смотрите, как статьи-то различаются: статья 85, вот та самая, которую предъявили двум, более тяжёлая: «нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта, нарушение работником железнодорожного, водного или воздушного транспорта правил движения и эксплуатации транспорта, повлекший несчастные случаи с людьми, крушение, аварии или иные тяжкие последствия, а также недоброкачественный ремонт транспортных средств, путей, средств сигнализации и связи, повлекший те же последствия», вот это и их случай, недоброкачественный ремонт, «наказываются лишением свободы на срок от 3 до 15 лет». Не 10, а 15. 15 — это верхний предел лишения свободы по советскому законодательству.
С. БУНТМАН: Это верхний, да.
А. КУЗНЕЦОВ: А вот альтернатива: 172, это та самая халатность. «Невыполнение или ненадлежащее выполнение должностным лицом своих обязанностей, и следствий небрежного или недобросовестного к ним отношения, причинившее существенный вред государственным или общественным интересам, либо охраняемым законом правам, интересам граждан, наказывается лишением свободы на срок до 3 лет, или исправительными работами на срок до 1 года, или увольнением от должности». Но это же, извините меня, небо и земля?
С. БУНТМАН: Конечно, небо и земля. Что здесь сыграло роль, человеческие жертвы?
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, естественно. Конечно. Ну вот смотрите, в чём их конкретно обвиняли, уже по каждому обвиняемому. По Земкину, он идёт «паровозом». Ну это, извините, блатная формулировка, но «паровоз» — это тот, кто тянет за собой вагоны, то есть это главным обвиняемым.
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Следователи выяснили, что ещё в июле семьдесят пятого года Зенкин устроил осмотр искусственных сооружений на железной дороге, в том числе пешеходного моста на станции «Пушкино». Осматривавшие работники указали на опасные дефекты третьего пролёта, в значительной степени поражённого коррозией. По сути, мост уже тогда находился в аварийном состоянии, и Земкин с этим заключением согласился. Но меньше чем через год, в мае семьдесят шестого года, проводилось плановое, более детальное, более скрупулёзное обследование моста. Инженеры опять обратили внимание на эти изъяны, и, видимо, в письменной форме свои, так сказать, претензии сформулировали. Однако на этот раз Зенкин почему-то этой опасности не увидел.
Почему — можно только догадываться, я думаю, что он получил нагоняй после того, как в семьдесят пятом согласился с тем, что мост в близком к аварийному состоянию. А почему он получил нагоняй? А понятно почему. В семьдесят пятом году, аккурат после того, как Зенкин согласился, что да, мост нуждается в определённых капиталовложениях, был принят план подготовки подмосковных и московских железных дорог к Олимпиаде. И было сказано: значит так, мы сейчас всё менять тут будем, году к семьдесят восьмому поменяем, а пока даже забудьте про новые ассигнования. Мы все деньги направляем не на ремонт, а на…
С. БУНТМАН: А на что?
А. КУЗНЕЦОВ: Подземные переходы, там, где их нет, под станциями. Вот подземный переход — ну в Пушкино он появится прямо в семьдесят седьмом, но к семьдесят восьмому он планировался, он уже в проекте был.
С. БУНТМАН: А, ну да, всё равно делаем переход, какого чёрта делать…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, всё равно делать. Что там ваш мост-то, стоит уже пятьдесят лет?
С. БУНТМАН: Простоит.
А. КУЗНЕЦОВ: И что с ним будет? И Зенкин, получив, думаю — это мои домыслы, но согласитесь, они очень похожи на правду — Зенкин, получив по шеям, сказал: да нет, ребят, ну смотрите, нормальный мост, что он, пару лет ещё не постоит? Да постоит, конечно! Вот это ему и, так сказать, отлилось, что называется. То есть он, его подпись стоит под тем, что эксплуатация моста разрешена ещё на два года.
С. БУНТМАН: А вот кто эти сами ребята, начальство его? Там есть какое-то непосредственное начальство? Сооружения там, служба?
А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю, что у него кто-то из этих, кто сидел рядом с ним на скамье подсудимых — начальник дистанции, например.
С. БУНТМАН: Возможно.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот смотрите, Майборода обвинялся в том, что он знал о дефектном состоянии третьего пролёта, но не принял мер устранения дефектов и не требовал этого от мостового мастера. В семьдесят шестом году он написал о том, что для безопасного прохода пассажиров в третьем пролёте сделано усиление металлическими уголками. Хотя на самом деле этого сделано не было. Ну вот это уже нехорошо, да — писать, что произведён какой-то, я уж не знаю, насколько это помогло бы, но писать, что кое-какой ремонт произведён, а его не было…
С. БУНТМАН: Ну смотря… Смотря какие у него были повреждения, хотя недостатки, какие у него были.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, конечно.
С. БУНТМАН: Вот тут где? А где порвалось-то? Кстати говоря, там была экспертиза, допустим? Где что прорвалось?
А. КУЗНЕЦОВ: Пролёт моста пошёл…
С. БУНТМАН: Я понимаю, падал, а где надлом-то был?
А. КУЗНЕЦОВ: А ну это я не могу сказать. Надлом, я думаю, по краям, раз пролёт выпал, он просто, дело в том что…
С. БУНТМАН: Он просто выпал, насколько видно по фотографии.
А. КУЗНЕЦОВ: Он не развалился, а начал падать вперёд, на станцию.
С. БУНТМАН: Хм-м.
А. КУЗНЕЦОВ: Знал о дефектном состоянии моста и Павлов: когда в июне семьдесят пятого года красили мост, он не проверил качество работ, «которые оказались выполнены с грубым нарушением правил, без должной очистки поверхности металла от ржавчины. Из-за этого не было выявлено повреждение пролёта коррозией». Коган пишет, так очень высокомерно, пренебрежительно: вот следствие нашло какого-то эксперта, я его знал по автомобильным экспертизам, а он дал заключение, что мост некачественно покрасили, из-за этого его коррозия разъедала быстрее. Нет, дело было не в этом.
С. БУНТМАН: А, ну это… Чистить по-настоящему стали в позапрошлом году.
А. КУЗНЕЦОВ: Когда бордюры начали укладывать по восьмому разу?
С. БУНТМАН: Нет, когда наконец-то, например, стали на бульварах и на набережных вверенной нам с вами Яузы, например, стали пескоструем очищать до металла, а не класть кузбасслака 7838-й слой.
А. КУЗНЕЦОВ: Одним словом, претензия следствия была не в том, что из-за того, что красили плохо, коррозия быстрее разъедала, а из-за того, что красили так, что увидеть эту коррозию было нельзя. То есть нарушение правил покраски моста скрыло дефекты, которые должны были при этой покраске стать совершенно очевидными, и стало бы совершенно понятно, что мост не в предаварийном, а в пост- уже практически аварийном состоянии. «Иванов же, ознакомившись с результатами осмотра в июле семьдесят пятого года, не принял мер к повторному, более тщательному обследованию моста для полного выявления всех имевшихся дефектов».
Коган в своих воспоминаниях приводит неофициальный разговор, в столовой, с судьёй, который это дело будет рассматривать в семьдесят девятом году. Думаю, что вот здесь он не придумывает, мне кажется, такое не выдумаешь. Пожалуйста: «Член Мособолсуда Буров, впоследствии член Верховного Суда РФССР, всё понял, и в неофициальной беседе со мной деликатно, но едко парировал мои доводы о невиновности моего подзащитного: «Уж если вы, адвокат, далёкий от сопромата и механики, докопались до теории трещин, то уж ваш Иванов, инженер, закончивший МИИТ, должен был разобраться в этом деле, поднять своевременную тревогу, организовать проверку прочности всех пешеходных мостов на Московской железной дороге с учётом этой теории»».
Помилуй бог, его же этому в МИИТе не учили. И таких приборов, которыми можно было проверить скрытые трещины в металле старых мостов, в МПС не существует. На что судья говорит: вот ему и надлежало ставить вопрос о разработке и выпуске таких приборов. Ну ей-богу, это называется — ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.
С. БУНТМАН: Это демагогия стопроцентная, конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: На мой взгляд — да. Но будущий член Верховного суда, а пока недавно ставший членом Мособлсуда, но судья-то он с немаленьким стажем — ему уже за сорок, Бурову, в это время, он судьёй поработал — вот, он просто понимает, что тут решение принято, что тут должны быть виновные, и виновный — не стрелочник (в прямом смысле слова), а руководители такого вот средневысокого уровня. Ну и вот, он там вот достаточно циничным образом выдаёт свои умозаключения.
Андрей, покажите, пожалуйста, нам следующую картинку. Вот, я нашёл фото более или менее приближенное к тому возрасту, в котором Марк Иосифович Коган тогда находился. Ближе нет: либо он совсем старенький, либо — он прожил очень долгую жизнь, больше 90 лет — либо совсем ещё молоденький. Здесь он моложе того возраста, он вообще-то 1922 года рождения, но он здесь — ну это где-то конец 1950-х — начало 1960-х, с ним его дочка Женя, единственный, насколько я понимаю, его ребёнок.
Следующая фотография. Вот упоминалась теория трещин. Коган в сопромате разбирался примерно как я в балете к моменту начала процесса, то есть практически никак. Понимая это, он по знакомым начал шерстить: ребят, дайте мне специалиста, с которым я могу поговорить, а в случае чего и поручить ему официальную экспертизу. И вот его выводят на этого самого специалиста, на очень крупного специалиста по теории трещин. Сейчас я найду его фамилию. У меня такое впечатление, что я её не записал. Это ужасно совершенно — фотографию нашёл, а фамилию забыл записать. Абсолютно еврейские и фамилия, и имя, и отчество. А, сейчас мы эту фамилию восстановим. Андрей, дайте, пожалуйста, следующую фотографию — я там приготовил его статью 1960-х годов, посвящённую как раз… А статья у нас должна быть. Это-то Найдёнов, это судья Буров, правда, уже в пожилом возрасте. Нет статьи? Ой, беда какая! Вот, видимо, всё против оглашения фамилии.
С. БУНТМАН: Будет вам статья, товарищ…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, видимо, всё против оглашения фамилии секретного учёного. Я был уверен, что я прикрепил. Что-то у меня… У меня, видите, тоже сегодня с техническими всякими делами как-то не очень. Одним словом, этот человек на кусочке швейцарского… Вот она!
С. БУНТМАН: Вот статья! Вам повезло, Кузнецов.
А. КУЗНЕЦОВ: Григорий Исаакович Баренблатт — вот фамилия этого человека. В этой статье — ну тут, конечно, прочитать этот текст очень сложно, но вот в начале он приносит благодарности людям, которые поучаствовали, и первая фамилия — Якова Борисовича Зельдовича, академика, одного из отцов всяких бомб. То есть это к вопросу об уровне этого специалиста, если он работал с Зельдовичем и, так сказать, приносит ему благодарность за помощь в работе над статьёй.
Он на кусочке сыра и на антоновском яблоке продемонстрировал адвокату, что такое теория трещин. Вот смотрите, говорит, вы тянете — они держат оба. Кусочек швейцарского сыра — в середине дырка, одна большая. Значит, вот я держу кусочек сыра за один край, вы, адвокат, держите с другой, тяните аккуратненько на себя. Тяните-тяните — вот эта трещинка пошла, пошла — вот она идёт медленно — вот от вас по-прежнему усилия — оп, дошла до дырки — всё, моментальный разрыв всего оставшегося сыра. И с яблоком то же: вы упираетесь, упираетесь, оно потихонечку начинает трескаться, и в какой-то момент — бэц, и развалилось на две половинки.
Хорошо, говорит Коган, а можете мне это всё как заключение эксперта? — Да вы что, с ума сошли! Мои же работы засекречены, ни в коем случае. Вот, идите в Институт проблем механики. Коган рысью в Институт проблем механики. Поговорил — ну, его подвели знакомые к кому-то из руководителей — тот выделил сотрудника, сотрудник написал заключение, но очень учёное. Значит, его надо было перевести на русский язык. Коган как смог перевёл так, чтобы поняли судьи и народные заседатели.
В общем, из-за этой экспертизы будет довольно большой конфликт у него — он пойдёт к начальнику следственной группы, старшему следователю по особо важным делам прокуратуры РСФСР — уровень ого-го какой. Тот говорит: да ты чего? Мы-то уже всё, ты же обвинительное заключение уже читаешь, а сейчас комплексную техническую экспертизу — это что, это ещё на год, что ли? Дело-то на контроле в ЦК. Да меня Найдёнов убьёт. Найдёнов — человек, прославившийся потом, во время коррупционных дел 1980-х годов. Собственно, его из прокуратуры уберут, он вскорости довольно молодым умрёт от сердечных проблем. Медуновское дело. Найдёнов — принципиальнейший человек, его вспоминают как одно из самых светлых явлений в позднесоветской прокуратуре. Пока он зампрокурора РСФСР по следствию, но буквально через несколько месяцев он уйдёт на эту же должность в прокуратуру уже СССР. Пошли к Найдёнову.
Дальше Коган пишет: я вспоминаю неприятную сцену… Ну, то ли Виктор Васильевич действительно несколько погорячился, то ли, так сказать, Коган несколько преувеличивает. Ну, одним словом, Найдёнов сказал: нет, мы, следствие, ваше ходатайство не принимаем. Есть суд, дело передаётся в суд, идите с ходатайством в суд. Суд сочтёт нужным — он назначит такую экспертизу. И суд, надо отдать ему должное, такую экспертизу назначил. Андрей, давайте этих двух, две последних фотографии. Вот Найдёнов. Помимо того, что вспоминают как честного и принципиального прокурора, я знаю ещё пару женских воспоминаний, которые вспоминают с тихим женским вздохом — у него была совершенно шикарная такая вот шевелюра. Это карточка на пропуск, но тем не менее даже по ней можно судить. Так, ну и, наконец, фотография человека в судейской мантии. Это судья, который рассматривал это дело, судья Буров — он, кстати говоря, будет одним из тех трёх судей, которые будут давать, уже в девяносто третьем году, заключение по кассационной жалобе Чикатило. Здесь он в мантии судьи Верховного суда (опять же, фотографии более молодого я не нашёл).
Ну вот, и в результате действительно удаётся добиться того, что двум обвиняемым — тем, кто обвинялся вот в этой вот тяжёлой статье с 15 годами в перспективе — что им суд переквалифицировал тоже на халатность. И в результате приговор, можно считать, был… ну, достаточно мягким. Но дело в том, что вот, например, удалось вызвать в суд в качестве свидетеля заместителя министра путей сообщения, ответственного за материально-техническое снабжение. Вот он показал, что годовые заявки министерства путей сообщения на металл удовлетворяются всего на 15−20 процентов. И при таком темпе для замены металла на всех старых мостах потребовалось бы — внимание! — сто шестьдесят лет.
С. БУНТМАН: А это общий план по металлу, заявок на металл?
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да, это заявка Министерства путей сообщения, вот это как раз его хозяйство.
С. БУНТМАН: Там ведь везде металл, где, куда ни…
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да.
С. БУНТМАН: Значит, а это ещё в последнюю очередь, получается.
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да. И в результате приговор. Да, приговор говорит о халатности. Цитирую: «В результате халатного отношения подсудимых Зенкина, Майбороды, Павлова и Иванова к своим служебным обязанностям и не принятия ими в соответствии с должностным положением мер по обеспечению безопасного состояния пешеходного моста на станции «Пушкино» Московской железной дороги его эксплуатация продолжалась в аварийном состоянии».
Зенкина и Майбороду приговорили к трём годам исправительно-трудовой колонии. Это максимум, что позволяет статья по халатности. Майбороду тут же освободили по амнистии в связи с 60-летием Октябрьской революции. Я так подозреваю, что он, видимо, был ветераном войны, потому что эта амнистия предусматривала для ветеранов Великой Отечественной, совершивших нетяжкие преступления, предусматривала амнистию. Вот, видимо, Зенкин не воевал, скорее всего, а Майборода воевал, и, видимо, поэтому попал под амнистию. Зенкин, соответственно, отсидел. Но с учётом того, что он больше года уже находился под арестом в СИЗО, ему в лагере провести не так уж много, значит, оставалось.
Иванову дали два года, Павлову — тоже два года, но условно, потому что на его иждивении находилась жена-инвалид, и, соответственно, суд это тоже учёл. То есть достаточно гуманно. Ну, а Коган написал, конечно: «Иванов, конечно, получил больше всех: как «паровоз» и для острастки за мою строптивость (думаю, что не без давления Прокуратуры РСФСР)». Нет, это не так. Иванов получил два года — меньше, чем двое других подсудимых. Получил он, ну, видимо, так сказать, в соответствии с тем, что его вину сочли виной второго уровня: первый уровень — три года, второй — два года. Вот они получили. У него жены-инвалида не было, поэтому он тоже на какое-то непродолжительное сравнительно время отправился в лагерь.
С. БУНТМАН: Ольга пишет: «Легко отделались. Столько жертв!» Ольга, я не думаю, что дело в том, что… Жертв-то много, а кто виноват?
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.
С. БУНТМАН: И как виноват? Вот в чём дело-то.
А. КУЗНЕЦОВ: Это же точно абсолютно системное: и бардак на железной дороге, в результате которого три электрички оказались на станции, которая для этого не очень подготовлена; и вообще вся эта ситуация, что этот мост — чуть ли не единственный мост в Пушкине, по которому можно без нарушения правил безопасности попасть оттуда сюда и отсюда туда.
С. БУНТМАН: Да, и ведь идут-то, как, вот, директор школы: они идут — не те, кто спешат на электричку.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, она идёт из дома в горком.
С. БУНТМАН: А что там в часы пик творилось!
А. КУЗНЕЦОВ: Утром, когда основная масса на Москву, когда основная масса на работу в Пушкино в самом — утром там наверняка было гораздо больше людей. Ну вот, а вот эта вот ситуация, что заявки удовлетворяются на 15−20 процентов — вот эти железнодорожники уж точно совершенно не виноваты. А начальство, которое отдало распоряжение: так, всё, до Олимпиады тихо сидим, всё равно к Олимпиаде всё будем менять. Ещё раз говорю: это мой домысел, но кто жил в Советском Союзе, согласитесь — домысел-то очень похож на правду.
С. БУНТМАН: Да, Мина пишет нам: «Тот, кто млеет и горюет по старым СССР-овским временам, никогда не тягал чемоданы по этим мостам. Слава Богу, ни один не рухнул на моей памяти». Ну вот чемоданы, действительно. И столько этих мостов было, я представляю себе, как МПС, если они находились, эти вот виадуки пешеходные, находились в ведении МПС, я себе представляю, как это…
А. КУЗНЕЦОВ: И не только чемоданы в дальнюю дорогу: я, извините, в семьдесят седьмом году был уже вполне сознательным дачником со своими обязанностями. Я помню, как папа из Москвы приезжал к нам на дачу. Мы-то на даче, а он-то работал. И вот он приезжал с рюкзаком — потому что он вёз все продукты, потому что в магазине поселковом (а мы ещё ближе, чем Пушкино, к Москве — Лесной Городок, 17 км до МКАДа, извините меня, минское направление, моя дача была, то есть она и сейчас там есть), и в магазине поселковом — ну кое-что было, но вот ровно кое-что. А в основном и крупы, и колбасу, и всё остальное — везли из города. То есть те, кто едут к своим семьям на дачу, они ещё тащат… Откуда эти помидоры-то взялись!
С. БУНТМАН: Ну, а сколько я протаскал собственноручно — и собственноножно прошёл по этим мостам в Голицыне и в Малых Вязёмах!
А. КУЗНЕЦОВ: Да все, кто старше пятидесяти пяти, мне кажется, не должны особенно тосковать-то. Либо уж совсем уж жизнь плохо сложилась после девяносто первого года, либо… либо что-то с памятью.
С. БУНТМАН: Ну да. Нет, это всё такое было: вроде бы переносили…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну так молодые же были!
С. БУНТМАН: Молодыми, да. Это интересная проблема: где же он всё-таки порвался? Но должны были быть специалисты. Вот мы пишем, что теории нет настоящей, аппаратуры нет, — но вообще-то…
А. КУЗНЕЦОВ: Теория уже есть, но она пока засекречена.
С. БУНТМАН: Да, но вообще-то у меня такое ощущение, что должного внимания не обращали именно на это: на пути — обращали, а вот на эти сооружения…
А. КУЗНЕЦОВ: Видимо, нет. Я не хочу сказать, что эти люди совсем не виноваты, но говорить, как наш зритель, что они мало получили, потому что 125 человек пострадало, 23 погибло… Они получили своё.
С. БУНТМАН: Да. Да, это очень поучительная история и, самое главное… Нет, Ефим, не Голицыно-2 (это вы там служили), а Голицыно которое Голицыно, мирное.
А. КУЗНЕЦОВ: Не, Голицыно-2 — это нынешний Краснознаменк.
С. БУНТМАН: Краснознаменск.
А. КУЗНЕЦОВ: Голицыно-2 — это космические войска, это совсем другое. Ну, то есть не совсем другое, это не так уж далеко друг от друга, но это два разных места.
С. БУНТМАН: А вот на этой стороне железной дороги у нас в основном великие портяночные склады были, где солдаты ночевали на дачах зимой. На закрытых дачах. Нет, ребята. Так что очень поучительная история.